Художница Айганым Мухамеджан: «Грани, где я стебу, а где не стебу, нет»

Расскажи, как ты пришла в современное искусство? Я знаю, что ты училась на журфаке, затем в школе кино на режиссера, а сейчас занимаешься перформативным искусством.

Я называю себя мультимедиа-художницей, потому что и до этого я работала с разными медиа: и мемы, и текст, и видео, и фото. Мне кажется, что это естественным образом перетекло в современное искусство. До этого я делала всякие онлайн-перформансы: прямые эфиры, пародии, но решила, что пора выходить в жизнь, и, таким образом, пришла к тому, чтобы проводить эзотерические практики вживую — попробовать, каково это. В онлайне это легче — ты сидишь одна с телефоном, получаешь обратную связь, но в любой момент можешь выключить телефон, и всё. А тут, например, за месяц я приняла больше 250 человек. Я со столькими людьми каждый день никогда не взаимодействовала. В день в среднем приходило 10 человек, иногда 20, иногда меньше. Весь день я сидела как в офисе в этом кубе. Было интересно, в общем.

Ты упомянула эзотерические практики как основную тему своей недавней работы «Черный куб». Почему именно это? Что ты пыталась исследовать через этот медиум живого взаимодействия с аудиторией?

Эта тема мне близка, как личности, потому что я много посещала таких людей и в качестве исследовательницы, и в качестве клиентки — когда мне самой нужна была их помощь. (Смеется.) Мне было интересно: почему лично я хожу? А почему эти люди ходят? Эзотерика всегда была популярна, но в последние пару лет в интернете мы наблюдаем такой бум интереса: у всех есть своя колода Таро, все в прямых эфирах сидят [у ясновидящих], пытаются что-то узнать. Я подумала, почему люди в этом сильно нуждаются? И в целом хотелось исследовать самих людей через их вопросы. Я поняла, что неважно, в каком веке мы живем, — всех волнует одно и то же: неуверенность в себе, кем быть. Даже молодые говорят: «Я не знаю, кто я». Такие вечные экзистенциальные вопросы. Когда не можешь помочь себе методами, описанными в книгах, люди обращаются к эзотерикам в надежде, что они укажут путь. Они сами даже знают все эти ответы, но им нужен более уверенный человек, который скажет: «Да, ты молодец, ты идешь правильно». Как будто подтверждение того, что они идут в верном направлении.

А что ты узнала о себе?

Сложно сказать, потому что еще мало времени прошло, я до сих пор перевариваю этот опыт. Если говорить в моменте, то большую силу открыла, поняла, что я могу помогать людям. Это так вдохновляет и мотивирует на то, чтобы делать что-то дальше, потому что иногда появляются мысли в духе: «Для чего я сижу и занимаюсь какой-то фигней? Трачу свое время и нервы». А люди отзывы оставляют, кто-то плачет, кто-то смеется, у кого-то пуканы горят: «А почему ты в месяц Рамазан занимаешься эзотерикой?» — вот эта реакция мне тоже нравится. Искусство должно поднимать разные темы для рефлексии, изучения. А за пределами куба я обычный человек, который может раздражаться, плохо себя чувствовать. Мысленно я возвращаюсь в куб и спрашиваю себя: «Что бы я сама себе сказала, как бы я себя успокоила?» В этом плане я как-то мудрее стала, что ли.

Частью какого-то сообщества, тусовки я себя не считаю, потому что я в целом ни с кем не взаимодействую — ни дружески, ни по работе. Но если брать среду искусства, то думаю, что в ней есть частичка меня, которая вносит вклад. Надеюсь. Таких перформансов [как «Черный куб»] лично я здесь не видела. Многим было странно, спрашивали, почему нет картин. «Мы не будем про это писать, потому что нет картин». То есть нет материального. Я же не могу показать, как я сижу в кубе, — внутри нет ни камеры, ничего, что может показать, чем я там занимаюсь. Есть только мои слова, слова людей, которые там были. Нужно было быть либо на сеансе, либо за пределами куба.

А как люди вообще попадали на «Черный куб»?

«Целинный» (центр современного искусства –– Авт.) говорил, что, наверное, это будет как фан-встреча. На самом деле нет. Кто-то приходит, потом советует другим. «Сходим» (проект «Давай сходим!», публикующий афиши мероприятий — Авт.) опубликовали: одна из сотрудниц пришла, ей понравилось. Много кто от них пришел. Во многом сработало сарафанное радио, потому что кто-то приходил семьями, потом они записывали своих родственников. У меня даже не было времени писать о выставке, заниматься продвижением.

Были те, кто приходили к тебе с серьезным настроем?

Вообще, 99 процентов с полной серьезностью приходили. Когда я задумывала этот проект, то он был больше как юмор, потому что весь мой контент такой. Теперь я вижу, что грани между серьезным и несерьезным нет. У нас была регистратура, то есть где девушка с серьезным лицом сидит, но при этом рядом лежали заряженные камни и заряженные фотографии — такой стеб на всю эту индустрию, в которой красные нити могут продавать за миллион. Но когда ты находишься там, никто не воспринимает это как шутку. Все такие: «ОК, прикольно», но при этом покупают [заряженные предметы] с реальным намерением. Или зал ожидания, в котором люди сидят и ждут своей очереди без телефона. В этих условиях интерес и желание попасть только растут, потому что ты видишь, как человек три часа сидит в очереди. «Что он там сидит? Не зря же, наверное, поэтому я тоже попробую». Многие просто не смогли попасть, потому что каждый день видели очередь в «Черный куб». Я для себя это объясняют так: в «Куб» попали те, кому это было нужно.

Как думаешь, как развивался бы этот перформанс ауылда?

Мне кажется, что даже круче, чем в городе. В городе не особо понимают [такие практики], не особо ходят. Максимум — онлайн-таролог. Эзотерика очень развита за пределами городов. Если мы посмотрим: все шаманы, бақсы́ живут ауылда. И о них узнаешь тоже не в интернете: тебе или друг, или родственник рекомендует. И насчет оплаты. В Алматы этого не понимают, но если бы это проходило в Шу, все и без моих инструкций поняли, что за это нужно платить. Тут такие: «А за что мы платим?» Я в какой-то момент написала, что садақа (добровольная милостыня, которую мусульманин выплачивает нуждающимся по собственному усмотрению и желанию — Авт.) обязательна, потому что, во-первых, блин, где вы видели бесплатных гадалок? Во-вторых, я трачу свою энергию, весь месяц жила этим «Кубом». Я хочу хотя бы деньги на такси. (Смеется.) У меня были одни расходы. Мы никого не заставляли — были люди, которые реально не хотели платить. Ну пусть. Как можно им объяснить, что это энергообмен и они должны хотя бы конфету оставить? Думаю, что в других городах с этим было бы легче: с оплатой, с очередью.

Ты упомянула возможные гастроли «Черного куба». Хотелось бы поговорить про инфраструктуру современного искусства. Будучи независимой художницей, как выглядит твой план: наработать нетворкинг в регионах, поехать с «Черным кубом» в KIIZSPACE (арт-пространство в Шымкенте — Авт.)?

Мне нужно собрать всю информацию в одну папку, а потом буду отправлять в разные галереи и пространства, но если захочу, то и сама поставлю. Этот проект может быть везде: и в ауле, и за границей. Я поняла, что этот проект будет актуален в любом месте: неважно, где ты живешь, мы все испытываем неуверенность, чувствуем себя одиноко.

Ты думала об ответственности говорить с людьми, приходящими в «Куб»?

Да, это большая ответственность, потому что человек приходит и изливает душу. Кто-то рыдает, кто-то боится сказать и к каждому нужно найти подход. До меня как-то до***лись: «Почему ты принимаешь в «Кубе» абьюзеров?» Я же не провожу кастинг: тебе можно, а тебе нельзя. Я этого человека не знаю. Возможно, какие-то его принципы не соответствуют моим, но когда ты находишься внутри и этот человек приходит к тебе с проблемой, то я пытаюсь и его понять, как-то помочь. Одна из вещей, которую я осознала благодаря «Черному кубу»: каким бы ни был человек, в каждом есть и светлая сторона, и темная. Я как будто более милосердна была, что ли, к людям, потому что если бы в жизни ко мне пришел человек со своим вопросом, то я подумала бы: «Что за бред?» А внутри ты всё понимаешь и пытаешься помочь. Это очень большая ответственность. Когда зашел первый ребенок, я реально испугалась, думала, почему родители впустили его первым? Конечно, это галерея, где всё безопасно, но я удивилась. Оказалось, что с детьми работать даже легче: у них нет серьезных проблем, они рассказывают о своих мечтах, что им нравится, чего они боятся. Слушать их было интересно. Кто-то приходил и с политическими вопросами, в духе «я мечтаю, чтобы умер патриархат», «умер Путин». В такие моменты понимаешь, что ты делаешь исследование времени, понимаешь, что проблемы людей также связаны и с тем, что происходит в мире. Кто-то переживал из-за Qantar. Были и релоканты из России, и люди из Украины.

В какой-то момент нужные слова начали приходить ко мне сами, сложилась особая атмосфера внутри, которая располагает к тому, чтобы помочь человеку, а другому человеку — чтобы раскрыться, потому что если бы мы встретились в кофейне, то вряд ли у нас получился такой глубокий разговор. Оказалось, что людям особо негде высказаться: в интернете их осудят, в жизни им скажут: «Хватит ныть, иди работай».

Вот есть твой творческий путь: и мемы, и искусство, — и в целом твой образ в интернете построен на сатире. И это воспринимается, как такая менее серьезная ниша, неэлитарная. Насколько эта ниша актуальна для казахстанского искусства?

Мне кажется, что за юмором мы маскируем серьезные вещи, потому что людям легче воспринимать проблему и травму через юмор. Я шутила даже о Qantar. Хотя это не тема для шуток, но мне писали, что им было легче справиться. Во-вторых, я считаю, что искусство на серьезных щах не актуально и не интересно. Когда человек сидит [и говорит] о высоком с серьезным лицом, мне кажется, что это тупо. Я, наоборот, думаю, что через юмор мы подаем какие-то сложные вещи в удобной форме. Я, с одной стороны, стебу эзотерику, а с другой стороны, делаю это серьезно. Грани, где я стебу, а где не стебу, нет.

У тебя недавно была аудиотерапия, и ты готовишь продолжение своей работы в формате аудио. Расскажи подробнее, что это такое?

Мы хотели сделать групповую терапию, потому что в «Куб» можно было заходить только по одному. А тут мне захотелось посмотреть, как работает коллективная энергия. У нас ведь популярны медитации, занятия йогой, танцами. Это уже другая атмосфера, в которой ты чувствуешь общность и связь. Это всё в рамках выставки «Черный куб», но мы сделали аудиотерапию чуть позже, потому что не успевали: мы готовим к релизу эзотерический альбом, он состоит из девяти треков. Альбом нацелен на то, чтобы расслабить человека, помочь ему заглянуть в себя.

Мы провели три сеанса, я лежала в центре комнаты, а те, кто пришли на терапию, лежали вокруг как лучи: я хотела создать атмосферу культа. (Улыбается.) Мы использовали красный свет: оказывается, он имеет исцеляющую силу и когда человек находится в утробе матери, то видит всё в красном свете — так обычный свет проходит через мягкие ткани живота. Мысль была такая: люди перерождаются. Реакции у всех были разные: кто-то поспал и отдохнул, кому-то пришли сцены из детства, кто-то вспомнил своих родственников — мертвых или, наоборот, живых, — но с которыми они больше не общаются. У всех были разные образы, они встретились с собой. Сама аудиотерапия мне понравилась, хотелось бы тоже, как и «Куб», продолжить в рамках выставки, но это очень энергозатратно.

Это эмбиент-альбом?

Это эмбиент, но мы добавили, например, мои диктофонные записи: звуки реки Шу, ветра, запись обряда аластау (древний обряд очищения огнем — Авт.), исполнение народной песни, кюи на домбре и кобызе… То есть я смешала казахскую культуру и постаралась максимально наладить связь с предками. Получился такой микс всего. Альбом назвали «Алас» (священный огонь — Авт.), потому что обряд аластау послужил главным вдохновением, чтобы эта музыка тоже как-то людей защищала, очищала.

Что еще у тебя в планах? Есть ли уже идеи для будущих работ?

Мыслей много, но возможностей мало. На всё это нужны деньги, и сейчас я думаю о том, как их находить. «Целинный» объявил конкурс Ümit Playground, и я подумала, что это крутая возможность, потому что, кроме них, особо и нет тех, кто поддерживает [молодых художников]. Я пыталась делать какие-то выставки самостоятельно, но у меня не особо получалось, потому что не было спонсоров, к ним обращаешься, а тебя никто не знает и поэтому не особо готовы поддержать. Хочется, чтобы таких проектов и программ было больше. Сейчас я учусь на курсе Egin об империализме и деколонизации, в сентябре будет ARTBAT FEST, к которому я готовлю инсталляцию.

Здесь как будто проявляется проблема арт-менеджмента и то, что перформативное искусство довольно специфично по сравнению с живописью и скульптурой. И темы, которые ты выбираешь, сложно назвать популярными, с ними связаны свои стереотипы.

Мы не ищем легких путей. (Смеется.)

А с кем ты работаешь?

Куратором моего проекта выступил Фархад Фарзали, азербайджанский художник. «Целинный» выступил в качестве площадки и помог построить «Куб». Мне кажется, что в искусство идут «больные» люди, потому что это сплошные мучения, если так посмотреть. Нужно найти деньги, делать это, много людей смотрят на это, осуждают не осуждают. Короче, это реально сложный путь, но без него я не могу. Я не хочу делать обычную работу. Искусство приносит мне кайф, но и всё сложно с ним. Особенно у нас: есть несколько художников, пара поддерживающих галерей и институций — не развернуться особо.

Ты затронула вопрос денег и работы. Скажи, тебе приходится где-то еще работать, чтобы жить, откладывать деньги для своих работ?

Я пока человек безработный, потому что материально и морально меня поддерживают родители. Иногда я участвую в проектах, где необходима работа с видео или фото, текстом, но это одноразовые вещи, которые не приносят большого дохода. У меня нет стабильного дохода, и мое искусство пока что не приносит того, чего хотелось бы, но в будущем, думаю, я к этому приду. Конечно, мне легко найти офисную работу: у меня есть диплом, у меня есть навыки, но я не хочу тратить свое время на то, что мне не нравится, что не приносит ни мне, ни другим пользу. Хочется пока что посидеть — окей, в сложности, но зато я воплощаю свои идеи.

Ты не думала о кино? В этой индустрии как будто можно заработать, тоже сделать себе имя. Есть ли у тебя киноамбиции?

Киноамбиции у меня есть. Параллельно я снимаю и документальное кино, но это всё, опять же, авторское, это никому особо не сдалось в плане финансовой поддержки. А сейчас у нас в кино снимают и смотрят в основном комедии, попкорновые фильмы, которые приносят кучу денег, но в таких проектах я не хочу работать. Я хочу воплощать свои идеи, но это не та вещь, которую можно крутить месяц в кинотеатре.