Близкая-далекая родина Каратау

Отец Милиты родился на Волге, на берегах которой с 1923-го по 1941 год существовала Автономная Социалистическая Советская Республика Немцев Поволжья. В конце 1930-х годов, перед войной, его родители хотели покинуть СССР. Однако границу закрыли, родители умерли, и отец Милиты со старшим братом поехал на Кавказ. Там он встретил будущую жену — в Грузинской, Азербайджанской и Армянской ССР проживали более 48 тысяч немцев. В сентябре-декабре 1941 года большинство из них депортировали в Казахскую ССР. Семью Эйрих депортировали в Сибирь, тогда у них было уже двое детей.

— Я четвертый ребенок, родилась в Кемеровской области в 1958 году. Мне было восемь лет, когда мы переехали в Казахстан. Немцы вначале были под комендатурой (до 1956 года депортированные немцы находились на спецпоселении и были вынуждены ежемесячно отмечаться в спецкомендатуре — Авт.), им нельзя было выезжать. В Сибири было очень холодно, у моего отца постоянно уши болели. Когда комендатуру сняли, несколько семей немцев решили выехать в Казахстан, где теплее. Мы, три семьи, ехали в грузовом вагоне примерно неделю.

Семья Эйрих на улице говорила по-русски, дома всегда говорили по-немецки, точнее на швабском диалекте — у матери Милиты швабские корни. Родители еще перед депортацией сохранили некоторые немецкие книги. Дети научились даже читать Библию на немецком, однако веру приходилось скрывать. В школе дети изучали немецкий как иностранный язык. Если несколько семей собирались вместе, то пели немецкие песни — так удавалось сохранять культуру.

— Мои родители сталкивались [с дискриминацией]. Мама иногда рассказывала о случаях, когда, например, ей нужно было к зубному, а с ней не разговаривали и грубо обращались. Но я не могу сказать, что меня как немку не уважали. Наш Каратау — многонациональный город. Он был ссылочный: там и чеченцы, и греки, и курды, и немцы, и русские, и казахи были. Мы все дружили. Никто не обращал внимания — ты казах или немка.

Милита была беременна четвертым ребенком, когда ее семья решила уехать в Германию в 1990 году. Милита признается, что у них не было явного стремления обязательно уехать. Только неспокойные годы перестройки подтолкнули задуматься об эмиграции. Большинство из ее окружения тоже хотели уехать. «А когда ты молод, то интересно уехать — почему бы нет? Мне тоже захотелось оказаться в стране моих предков, где мой язык, где люди моей национальности живут», — объясняет Милита.

— Некоторые в нашей общине были против того, чтобы люди уезжали в Германию. На одном из собраний один авторитетный мужчина сказал: «Вот вы уезжаете, вы своих родителей не любите, потому что оставляете их здесь». Мой отец рано умер, и своего свекра я тоже любила — он остался в Казахстане, и когда мне такое сказали, я расплакалась, у меня начались схватки. Это было в среду вечером, а на утро воскресенья были куплены билеты на самолет. В больнице я пролежала до воскресенья. Муж забрал меня, мы сели на поезд и уехали. Конечно, мне было тяжело. Я не смогла попрощаться. Мне постоянно снился мой дом, огород. Это лежало [камнем] у меня на душе, я хотела вернуться в город, где прошли мои самые счастливые годы.

Через два года Милита снова съездила в Каратау, на этот раз с мужем. Ей было важно прийти к могиле отца, и она радовалась снова встретиться с теми, с кем они познакомились в первой поездке, и ставшими уже родными. Милита всё еще чувствует сильную связь с Казахстаном и сейчас подумывает о третьей поездке.

— Я казахстанская немка. Я родилась в России, уехала оттуда в восемь лет и сознательную жизнь провела в Казахстане. Годы, которые сформировали меня, я провела в Казахстане. И в то же время могу сказать, что интегрировалась в Германии. Я могу говорить по-немецки, я нашла работу, в коллективе хорошо себя чувствую. Но в глубине есть такое чувство, что я не совсем та немка, как другие. Наше воспитание, наши ценности другие. У нас взгляд другой. Я принимаю это и живу так, как мне подсказывает совесть.