Художник Дамир Мухаметов: «Мне интересно, как эти традиции могут проявляться в современном обществе»

Окна небольшой мастерской на восьмом этаже выходят на Кенсайское кладбище. Вид из окна стал одним из ключевых моментов выбора места под мастерскую, хотя сейчас в ней стало тесновато: для больших форматов пора искать помещение побольше, признается художник Дамир Мухаметов. Недавно он вернулся из двухдневной поездки в Жаркент, в которую его пригласила художница Гузель Закир, которая занимается изучением уйгурской идентичности.

— Мы снимаем небольшой мини-док про художницу Гузель Закир. Она пригласила нас присоединиться к празднованию Чечек-байрам. Мне в этой поездке было интересно то, что мой отец всегда говорил: мы поедем в Жаркент — тогда еще город носил название Панфилов. Но как-то мы с ним туда не попадали, и мне было интересно посмотреть, что это за место.

Алматинский художник родился в небольшом городке, в пригороде Алматы. Он вырос в полиэтничной семье, в которой соединились уйгурская, украинская, русская и марийская культуры.

— Я бы не сказал, что я вырос в русской семье, но у меня русская мама, и я вырос в городе современного Казахстана, в Алматы. А родился в пригороде — в Кизе. Это такой поселок, сейчас он называется Алмалыбак, а за ним есть еще поселок Жалпаксай. Отец мой уйгур, но это тоже такая межнациональная семья. То есть по отцовской линии уйгуры и марийцы, а по маминой линии украинцы и русские. И с отцовской стороны, оказывается, еще татары есть.

Рассказывая о том, каким было его детство, он вспоминает, что в то время царила космополитическая атмосфера, в которой вопрос об этнической принадлежности не звучал:

— Мои родители познакомились на АХБК (Алматинский хлопчатобумажный комбинат — Авт.), они вместе там работали. Когда мне было три года родители развелись, отец запил, мы переехали первый раз в город, потом, когда мне было шесть лет, переехали обратно в Киз, потому что были, наверное, какие-то финансовые трудности у мамы. Семья отца всегда была открыта нам. Они всегда были готовы принять обратно. Мы часто ездили в Киз — на все каникулы, на праздники. <...> Знаешь, у нас в колледже не было баскетбольной команды, я играл за другой колледж, а там предложили еще за одну школу сыграть. И вот один раз, выступая за аксайскую школу, мы играли с другой аксайской школой, которая, как я потом узнал, была уйгурская. Интересное ощущение было. Как будто я играю, знаешь, с очень странно похожими на себя людьми. Потом мы уже сели на скамейку, и так получилось, что рядом сидит эта команда, и один толкает меня, типа: «Братан, ты же уйгур, да?». Я такой: «Ну вроде да». Он в ответ: «А у нас вот — школа уйгурская». Я смотрю: там просто много людей, и они все друг на друга похожи. Странное ощущение было.

Когда Дамир попал в Жаркент — место, где богато представлена уйгурская культура, то понял: его семья хранила традиции, которые он, в силу возраста или других причин, не всегда замечал.

— На тот момент, я не могу сказать, что семья была конкретно уйгурской, но когда я попал в Жаркент, то понял, что семья отца сохранила эти традиции, но как-то по-новому, как-то по-кизовски уже. В поездке в Жаркент мы посетили село Чулакай, так вот, у них чулакайская традиция. Думаю, если попасть в Султан-Курган, то там будет султан-курганская традиция. И мне интересно на это смотреть с точки зрения того, как эти традиции могут проявляться в современном обществе. То есть не хочется, радикализировать для себя этот вопрос, потому что я все-таки вырос в городе и пытаюсь здесь оставаться для того, чтобы помогать формировать современную среду в обществе через оптику культуры и искусства.

В поездке художник почерпнул для себя много нового, но на уровне ощущений всё это было очень знакомым. Эту поездку он принципиально не называет исследованием, а чем-то более личным:

— Для меня это не было исследованием. Для меня это было переживанием чего-то не пережитого. Хотелось посмотреть, как здесь может открыться генетическая память. Было интересно, что горы находятся, во-первых с левой стороны. Опять же, я об этом слышал от отца, но, попав туда, узнал, что это такое. В Жаркенте есть река. Интересно было услышать, что многие уйгуры, которые оказались там еще в тысяча восемьсот восемьдесят каком-то году, приплыли на пароходе. Сейчас смотришь на эту реку, и сложно представить, что по ней когда-то ходил пароход.

Общаясь с местными, Дамир узнал о родовом имени его семьи, которое передается из поколения в поколение.

— Я расскажу небольшую историю про человека, которого в его среде величают Сельсоветом. Это такая кличка, и я узнал, что в их среде есть родовые клички, и вот его кличка Сельсовет. Очень интересно то, как он соответствует ей. Вот мы приехали в конкретную семью конкретного аула, так скажем, были гостями в их семье, потом вечером пришли уважаемые люди, которые рассказали про историю этого места. Прежде я вышел на улицу, поздоровался с ними, нас познакомил Мурат-ака — Сельсовет. Они начали спрашивать, типа выглядишь как-то непонятно, какой национальности. Я говорю, что уйгур, есть жаркентские родственники. Они такие: «А, сейчас разберемся… Кто твои родственники?» Я чуть удивился, говорю, что вот я Мухаметов, отец мой Серик, но для них это практически ничего [не говорило]. Потом уже, когда перешли к празднованию, оказалось, что буквально пара тегов (ключевых слов — Авт.) в духе, кого еще знаешь среди родственников, и оказывается, что музыкант, который там был, учился с моим двоюродным дядей, если я не ошибаюсь, в Ташкенте. Потом, когда до кличек доходит, они рассказали про эту традицию, и он сам мне говорит, что «Таз твоя кличка родовая». А мне отец так говорил, что дедушка — Таз. Только он не говорил, что это кличка или что-то типа того, он просто сказал, что деда называли Таз. Получается, что я наследую эту кличку, — объясняет Дамир.

Благодаря Сельсовету — его, к слову, зовут Мурат — Дамир и еще одна участница поездки смогли посетить своих родственников в Жаркенте. Он смог найти их с минимумом информации и отвез гостей к ним домой.

Взаимодействие с семейной памятью легло в основу его новой работы «Таз», с которой Дамир участвует в промежуточной групповой выставке «утопия №5» курса Re-practise от «Целинного».

— Для меня ключевым в этой работе является авторство и рефлексия относительно последних событий в моей жизни. И авторство в этой работе указано — Barri Kudaiberdy. Это фамилия и имя моего деда, которого я всегда знал, как Бориса Мухаметова. По мере того, что я узнавал из рассказов своих теть, выяснилось, что он поменял имя и фамилию, чтобы скрыться от своего деда, от которого он бежал из-за различных обстоятельств. В этой работе мне интересно сопоставить два пространства — цифровое и реальное, подумать об ауре вещей, истории вещей, — объясняет Дамир Мухаметов.