«Вера есть, уверенности нет». Тревоги креативного класса в Казахстане

В Международной организации труда обращают внимание на следующие характеристики прекариата: неофициальное трудоустройство, временный характер работы, нестабильная оплата труда, а также отсутствие или ограниченность социальных гарантий. Как результат –– неуверенность в собственном будущем, объясняет руководитель проектов в Eurasian Center for People Management кандидат политических наук политолог Айман Жусупова.
По ее словам, разные исследователи относят к числу прекариата сезонных работников, трудовых мигрантов, студентов, пенсионеров, работников аутсорсинга и аутстаффинга –– внешних подрядчиков, неоплачиваемых сотрудников семейных предприятий. К прекариату также относятся таксисты, работающие на себя или сервисы такси, а также курьеры. Привести статистику по тому, сколько людей в Казахстане можно отнести к классу прекариата, сложно, поскольку это обширная и неисследованная в нашей стране категория людей.

Также в состав «нестабильного пролетариата» включают работников креативной индустрии. В первую очередь это связано с плохим пониманием ценности такой работы. Часто неформальные трудовые договоренности не позволяют людям искусства обеспечить стабильность заработка и уверенность в будущем.

Художница Жанель Шахан училась в Казахской национальной академии искусств имени Жургенова по специальности «Живопись». Будучи студенткой, она получала стипендию и подрабатывала у своих мастеров. Платили мало, так как авторство оставалось за мастерами, и большую часть гонорара получали они. По ее словам, это было нормально до тех пор, пока она набиралась опыта и знакомилась с людьми.

После окончания академии Жанель продолжала свою практику и участвовала в совместных выставках, но тогда по неопытности не понимала, что художникам полагается гонорар и оплата продакшена выставки. Полгода она бралась за подработки в сфере кино: была художником-постановщиком, гримером — но перестала, потому что это была «неблагодарная работа с адским графиком». Затем Жанель год была менеджером горнолыжной школы на Шымбулаке, где при таком же тяжелом графике «приезжаешь домой как выжатый лимон». Двух дней отдыха было недостаточно, Жанель хотела всё это совмещать с любимым делом, но уже просто физически не успевала рисовать.

Жанель с бывшим супругом, режиссером, хотели заниматься творчеством, но денег не хватало категорически.

— Мы продумывали варианты, как найти доход извне, который бы восполнял наши творческие потребности. В студенчестве я подрабатывала в цветочном салоне, и я предложила открыть цветочный. Первый год был просто адовый: клиентов нет, товар заранее закупить нельзя, мы буквально жили в салоне, питались дошираками. Там я вешала на стены свои картины. Надеялась, что это станет «салоном-мини-галереей Жанели». Картины продавались, но очень редко: в год одну-две я могла продать. Самая дорогая картина стоила 150 тысяч тенге.

Чтобы поднять бизнес на ноги, понадобилось два года. Цветочный магазин отнимал всё время и силы Жанель. В таких условиях о творчестве не могло быть и речи.

— Я чувствовала, что меня это душит, и надо с этим что-то делать. Работа приносит удовлетворение в финансовом состоянии, но не приносит удовольствия состоянию меня как личности и моей личной практики. Я еще не знала, какой у меня почерк, что я пишу что хочу. Я опоздала по сравнению со сверстниками, ушла в другую сферу и будто потеряла время в своем творческом становлении.

Через четыре года после открытия бизнеса отношения с мужем испортились, супруги разошлись. Жанель был нужен дом, и она продала бизнес.

— Я знала, что если я один бизнес построила, то любой другой с нуля осилю. Всё встревало в деньги. Я не думала про творчество, искусство, чем буду заниматься. Мне нужна была крыша над головой. Мне не давали ипотеку, я оформила квартиру на маму, взяла самое дешевое вторичное жилье. Естественно, я начинаю батрачить. Первые три месяца мне нужно было закрыть долг, а потом оплачивать ипотеку. Меня звали оформителем, исследователем, как активистку на тренинги. В качестве подработки рисовала иллюстрации. Благодаря друзьям я какие-то заказы тоже получала.

Вначале Жанель бралась за любой вижуал для SММ, сейчас она старается брать проекты на темы, которые ей интересны: неправительственные организации, фем- и полит-активизм.
— Я для себя подвела черту и поняла, что должна соглашаться на те проекты, которые меня удовлетворяют и мне интересны. Если платят — круто, так и должно в идеале работать. Если не платят, то на каких условиях: если меня не поджимают, если есть кредитсы, если есть польза для меня самой. А так, на «Жанель, нарисуйте портрет моего ребенка» я уже не соглашаюсь.

Художница поставила себе цель — провести персональную выставку в сентябре. Она чувствует, что готова заявить о себе, но не уверена, что выставка улучшит ее финансовую или карьерную ситуацию.

— Классические живописцы работают на госзаказах либо преподают. Есть художники, которые живут хорошо за счет того, что их скупает иностранная галерея. Я пока на такие вещи не могу рассчитывать. Моя тема — про нас, моя тема нужна нам. Не уверена, что она откликнется где-то.

Единственно правильного шаблона для лучшей жизни художника не существует. Жанель не устраивают варианты работать с государством или соглашаться на условия частных галерей, где большой процент от продаж уходит организаторам и нет гарантий сохранности работы. Она признается, что плывет по течению.

— По сей день не могу сказать, что я на фрилансе стабильно зарабатываю. С бизнесом я помогала маме постоянно: отправляла деньги, подарки покупала. Сейчас я сама еле выживаю, помогать маме материально нет возможности. Бывают дни, когда нечего есть или проблемы с оплатой ипотеки. Я не знаю ни одного сверстника-художника, который бы жил хорошо. Мы смеемся, что нам не суждено быть богатыми, хорошо жить, спокойно отдыхать. Но я верю, что хорошо жить мы будем в какой-то момент. Ради чего тогда делать, если не верить? Вера есть, уверенности нет, — заключает художница.

Как объясняет руководитель проектов в Eurasian Center for People Management Айман Жусупова, прекариат — это те, кто берутся за случайную работу без гарантий, что договоренности и трудовые права будут соблюдены. На 2021 год почти 14% работающего населения в Казахстане — неформально занятые. Данный вид занятости, как объясняет Жусупова, связан с полным отсутствием каких-либо социальных и профессиональных гарантий, и ее рассматривают как основной фактор формирования и распространения прекариата. С другой стороны, без трудового договора могут работать и люди, которые высоко ценятся на рынке труда. Они выбирают данный формат деятельности самостоятельно, а не вынужденно. Эту категорию вряд ли можно отнести к прекариату.

Разница между фрилансерами и прекариатом лежит в мотивации, объясняет Айман Жусупова. Первые относятся к группе креативных профессий, которые зачастую добровольно выбирают работать без традиционного оформления трудовых договоров или иной регламентации. С другой стороны, отмечает экспертка, их независимость подразумевает те же риски, с которыми сталкиваются представители прекариата. Речь идет об отсутствии социальных гарантий, стабильности и уверенности в будущем. Поэтому специалисты причисляют фрилансеров к группе тех, кто еще не прекариат, но потенциально могут им стать.

Среди потенциальных угроз положению прекариата Eurasian Center for People Management в докладе называет сложность с доступом к медицинской помощи. В долгосрочной перспективе это создаст дополнительную нагрузку на бюджет страны. Также вероятно распространение социально-значимых заболеваний из-за недоступности медицинских услуг.

Может ли прекариат положительно влиять на экономику? С одной стороны, значимая часть населения сама обеспечивает себя работой, объясняет Айман Жусупова. Некоторые экономисты и политики считают прекариат зарождающимся предпринимательством и предпочитают не трогать людей, обеспечивающих себе занятость до определенного уровня дохода. В развитых странах люди зачастую сами заинтересованы легализовать свой бизнес. Гибкость законодательства в отношении нестандартных видов занятости может привести к ее легализации и наоборот.